Так, что там ещё, кроме пустых металлических шкафов? Ещё полупустая тумбочка. В ней – тазомер, стетоскоп, портновский сантиметр. Не в ней – умывальник. Кушетка. И стол. В столе – ручка, бланки историй родов, пара листочков бумаги формата А4. Папки с важными телефонными номерами и списком резервных доноров. И журнал поступлений в приёмный покой. Ещё, например, конфетка. Или печенье. Хотя санэпидрежимом запрещено. Да-да, им, работникам родовспомогательных учреждений и всяческих больниц, запрещено куда больше, чем вам – пациентам. И они тоже нарушают. Ничто человеческое им не чуждо. Даже кусок торта с чаем.
На столе – телефон и стекло. Под стеклом – календари, рекламные проспекты, оставшиеся после последнего посещения очередного фармпредставителя, схемы и некоторая милая чепуха в виде открытки с котиком. Если, конечно, начмед и главврач не совсем уж «вырви глаз».
За столом – девушка. Как правило – юная. Потому что свой крестный путь на вершины мастерства родовспоможения порядочная акушерка начинает с приёмного покоя. (А любой порядочный акушер – с дежурств по нему же. Чаще всего в ночные, праздничные и прочие неурочные часы эту функцию выполняет первый дежурный врач. А в последнее время в связи с сокращением ставок – и в дневные он же. Или тот, кто не занят.)
И вот стоите вы в этом неуютном помещении. Санитарка неласково командует вами. Эта, что за столом, смотрит на вас сонно и недовольно. Мимо опять прорысачил тот безумно красивый анестезиолог – как раз в тот момент, когда вы снимали колготы с поехавшей стрелкой, сидя на дурацкой кушетке! – пробежал и даже не глянул, обдав табачищем! На эту, за столом, глянул, подлец. И даже что-то пошутил. И она, подлюка, сразу из сонной стала игривой и кокетливой. А как только этот, в белых тапках в мелкую дырочку, унёсся, снова-здорово скрипучим противным голосом: «Раздевайтесь! Ложитесь на кушетку! Где ваш паспорт?! Где обменная карта?!!» И давай вопросы задавать про фамилию-имя-отчество, про чем болела, про сколько абортов и родов, про половую жизнь и печень, как будто ей всё это в обменной карте не написано! Потом, наконец, зад от стула оторвала и давай вас обмерять противным холодным сантиметром, приставлять вам к животу трубку и давить, как будто вы апельсин, а она – соковыжималка. И дурацкий циркуль свой приставлять. А вам тут ещё ворочайся. А у вас – схватки. Ну, или похожее на схватки. Или просто плохое настроение.
И пишет себе так спокойненько, и меряет размеренно… Вы рожаете!!! А она еле шевелится!
Наконец всё записала. Двести раз переспросила возраст и фамилию. Подняла телефонную трубку и проговорила туда что-то невнятное. На манер:
– Бубубубовна (Бубубович), в приёмное поступают роды. Спуститесь (подойдите).
И вот мало того, что там вы, санитарка и акушерка (та, что за столом, меряет и спрашивает), в приёмный покой спустя вечность – секунд через шестьсот (так дольше выглядит, не правда ли?) – является зевающее нечто. Длинное, тощее и лохматое. Или короткое, толстое и лысое. Или… В общем, вот оно и есть дежурный врач. Вот оно и есть акушер. Акушер-гинеколог. Человек, шесть лет учившийся в медицинском институте (университете, академии), ещё пару-тройку-десятку – в интернатуре, клинординатуре, спецклинординатуре, магистратуре, аспирантуре и проч., и проч., и проч. Вот оно-то и гоняет регулярно на курсы повышения квалификации. Вот его-то и гоняют чаще частого в растрёпанный хвост или лысую гриву за всё про всё и, как правило, по делу. Ну, и чтобы оно не расслаблялось.
И что делает это оно, вместо того чтобы немедленно начать оказывать вам помощь? Правильно. Начинает вас иезуитски опрашивать. Садистски обмеривать. Как будто вы только что всё это не рассказали акушерке приёмного покоя, и как будто за те десять минут, что оно сюда плелось, у вас изменились размеры таза или высота стояния дна матки! А потом – о ужас! – волочёт вас на кресло, где, быть может, бог знает кто до вас лежал, и засовывает вам свою огромную руку прямо туда, как будто и без этого неясно, что вы рожаете! И потом ещё задумчиво смотрит на свою перчатку. Нюхает и чуть ли ни на язык пробует, фи! Извращенец. А эта, из-за стола, услужливо подсовывает ему какие-то осколки стёклышек, чтобы оно об них пальцы вытерло. Потом – чвак-чвак! – перчатки в таз и глубокомысленно выдаёт:
– Переводите в родзал.
И для этого оно столько училось? Вам самой, вашей маме, вашему мужу, вашей многочисленной родне и даже соседям и безо всяких бесед, измерений и погружений в ваши недра с последующим сладострастным изучением содержимого и так ясно, что вы рожаете!
Затем грубая бабища-санитарка пытается применить к вам карательные санитарно-гигиенические процедуры. Но вас не проведёшь! Вы очень хорошо подготовлены и прекрасно знаете, что рожать можно без бритья и клизмы. Поэтому от санитарки вам удаётся отбиться. Дежурный врач – если на него хорошенько надавить децибелами, попугать инструкциями ВОЗ и разбирательством в суде – разрешает вам взять с собой в родильный зал корыто с резиновыми уточками в натуральную величину, заранее заготовленный экологически чистый сертифицированный стог и надувного мужа, если живой не дееспособен.
Мрачными коридорчиками (выясните, не ведут ли вас в обсервацию! Давно известно, что в обсервационном родзале обитают стада страшных микробов – см. фильм «Мгла» по Стивену Кингу. Поэтому, даже если у вас показания к обсервации, – ни за что не соглашайтесь. Пусть эти стада обитают ещё и в физиологическом родильно-операционном блоке! Благодаря вам…) вас ведут в родильный зал. Или везут в мрачном грохочущем лифте. Вы – запуганы, унижены, вам страшно. Мимо опять проносится анестезиолог в тапках на босу ногу. Не правда ли, не так он уже и красив? Тёмные волосы и синие глаза? Да он вампир! Чего это он ночью туда-сюда гоняет?!